Большие дела [СИ] - Дмитрий Ромов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майор поднимает трубку телефона и набирает несколько цифр:
— Дежурного с конвоем ко мне, — бросает он и кладёт трубку на место. — Пара минут у тебя есть, прежде чем отправиться в мрачные подземелья.
— Это было бы большой ошибкой, — качаю я головой. — Впрочем…
Впрочем, я не договариваю, поскольку на пороге кабинета оказывается дежурный лейтенант и двое рядовых краснопогонников.
— Большая ошибка, товарищ майор, — замечаю я. — Очень многие знают, что я к вам поехал.
— Плевать. Дело уже открыто, только тебя и ждёт.
Я пожимаю плечами. Нет, мне совсем даже не плевать, просто не хочу подавать виду.
— Выводите, — приказывает майор. — Браслеты! Потуже защёлкивайте.
Мы выходим, а сам Плешивцев тоже поднимается из-за стола и идёт в коридор следом за нами. Вот же собака такая… С удовлетворением и чувством выполненного долга наблюдает он за врезающимися в мои руки наручниками и…
Какого хрена! Вот именно! Эта фраза, произнесённая довольно громко, сотрясает здание:
— Какого хрена, майор⁈ Что здесь происходит⁈
Вот уж действительно, попробуй-ка обоснуй, Плешивцев…
11. Говорила мама мне, не водись с ворами
Плешивцев вытягивается во фрунт, моментально краснеет и пучит глаза, будто персонаж книги о тяжкой и несправедливой жизни солдатика при угнетателях и помещиках. Ну, ещё бы, увидеть перед собой замминистра да ещё и в такой совершенно неподобающий момент.
— Товарищ генерал-лейтенант, майор Плешивцев…
— Что здесь происходит, майор⁈ — с нескрываемой и очень даже явной угрозой в голосе перебивает Чурбанов. — Где родители⁈ Где официальный представитель⁈ Почему несовершеннолетний у тебя в наручниках под конвоем? А ну, быстро расстегнул! Ты кто такой майор?
— Товарищ генера…
— Почему он вообще у тебя здесь⁈ — не слушает его Чурбанов.
— Он… — начинает Плешивцев и запинается.
— Он не придумал ещё, Юрий Михайлович, — вставляю я. — Сказал, что был бы человек, а дело найдётся.
— Что⁈ — задыхается майор. — Он фарцевал! Валютой торговал!
— Чем? — мне даже смешно становится. — Валютой? Да я её в глаза не видел. У меня столько дел, что на каждую минуту суток найдётся человек, что подтвердит, где я находился. А ночью дежурная по этажу. Он мне доллары хотел подкинуть. Или марки, я точно не знаю.
— Зачем? — хмурится Чурбанов.
— Хотел принудить меня стать агентом и за высокопоставленным чином из КГБ следить. С ума сошёл, не иначе.
Покрутись, друг дорогой, как уж на сковородке.
— У меня есть свиде… — начинает Плешивцев, но Чурбанов снова его прерывает.
— Снять наручники, я сказал! Плешивцев, рапорт с объяснениями. Чтобы был через пятнадцать минут у меня. Принесёшь к начальнику управления. Ясно⁈
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа…
Спасибо, дорогой Александр Сергеевич, и вы, Юрий Михайлович. Если бы вы так чудесно не появились, снова бы в казематах оказался.
— За кем он хотел поставить тебя приглядыать? — спрашивает Чурбанов, когда, освободившись, я шагаю рядом с ним.
— За Злобиным. Да он и на Галину Леонидовну намекал. Явно что-то затевает человек. Я отказался, и он решил, будто я передумаю, посидев в камере. Может прессануть хотел, я не знаю.
— А ты что, со Злобиным знаком? — хмурится он.
— Да, мы с ним земляки. Он человек порядочный и очень толковый, на мой взгляд.
— И что, вы настолько близко знакомы, что ты можешь знать о каких-то там тайнах?
— Никак нет. Работу он со мной не обсуждает. Ни разу такого не было.
— Чего же тогда?
— Думаю, за этим майором Плешивцевым стоят другие люди, покрупнее. И, возможно, они пытаются готовиться к новым временам. Вот и пытаются провернуть что-то типа переговоров Вольфа и Даллеса за спиной у всех.
— И что это за времена такие? — хмурится Чурбанов.
— Неловко говорить об этом… — качаю я головой.
Тем более в коридоре, где каждую секунду раздаётся «здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант».
— Давай без стеснений. Мы тут один на один, да?
Ну, типа… не совсем. Я киваю.
— Хорошо, — я понижаю голос. — Я имею в виду времена, когда Леонид Ильич… не сможет уже защищать вашего шефа.
— Ты про Щёлокова? — вслед за мной говорит тише и он.
— Да, — киваю я, — про Николая Анисимовича.
Чурбанов смотрит на меня в упор. И взгляд его, кажущийся на архивных фотографиях кротким и ласковым, становится жёстким и опасным.
— И что же тогда произойдёт?
— Не исключено, что придёт к власти кто-то из параллельной структуры…
— Тёзка мой, думаешь? — сводит брови генерал. — Это тебе Злобин сказал?
— Нет, он со мной на подобные темы не разговаривает. Это чисто мои собственные соображения.
— Чтобы так соображать нужно информацией обладать. Ладно, здесь действительно не место на такие темы разговаривать. Вечером приезжай, коньяк будем допивать. Интересно узнать, что в голове у молодого поколения.
Он пытается смягчить углы, но я вижу, что он крайне встревожен этим разговором и непонятной ситуацией. И даже по лицу проносится мысль, не зря ли он меня отбил у Плешивцева.
— Я пас, Юрий Михайлович, — улыбаюсь я в ответ. — Приеду, конечно, но пить не буду.
— Не понравилось что ли?
— Понравилось, конечно, но я едва выжил, честно говоря. Так что повременю пару годиков до следующего раза.
На этом мы прощаемся. Он остаётся, а я ухожу восвояси. Возвращаюсь в гостиницу и поднимаюсь в казино. И надо же, первый кого я вижу — это Абрам. Он морщится, перегибается набок, но ходит самостоятельно и выглядит вполне живым.
— Мамука Георгиевич, да вы настоящий герой!
Я улыбаюсь и жму ему руку.
— Герой-герой, бок с дырой, — морщится он.
— Ну как вы, разрешили врачи ходить?
— Врачи лежать разрешили, — вступает Амир. — Но наш Мамука Георгиевич лучше врачей всё знает, сам им расскажет, что надо делать, а что нет. Правильно я говорю?
— Амир, прекращай, понял? Тут тебе не политбюро, чтобы критику разводить. Где Пёстрый, скажи лучше. Пойдёмте в сторонку отойдём.
— Не знаю, где Пёстрый. Послал Зайца и Фомку к нему. Звонили, говорят, найти не могут. Я велел ждать пока что.
— Чует, сучонок, что в косяках весь, — кивает Абрам. — Думаю, пацаны его не дождутся. Свалил уже, наверное.
— Да куда валить-то? Маляву нарисуем, нигде не спрячется.
— Теоретически, — пожимаю я плечами, — он может и под защиту Ашотика метнуться.
— Да и хрен с ним, — машет рукой Мамука. — Достанем рано или поздно. Невелика шишка, чтобы о нём столько говорить. Что будем делать с этим обезяном?
— С Ашотиком? — уточняет Амир.
— А ты ещё какого-то обезяна знаешь? Ну-ка, молодой горячий, что думаешь?
Абрам поворачивается ко мне и смотрит в упор.
— Я думаю, — чуть помолчав, отвечаю я, — что этим покушением он перешёл все мыслимые границы. Если до этого речь шла о конкуренции, то теперь вопрос стоит совсем иначе. Он захотел физически устранить соперника. Ну, и тут, собственно, говорить даже не о чем. Либо мы… ну, то есть вы даёте полноценный ответ…
— Асимметричный? — хмыкает Мамука.
— В данном случае, лучше симметричный, но более успешный. Либо, об вас все будут ноги вытирать. Ну, а раз так, стало быть, ничего другого не остаётся, как просто зачистить поляну и оставить выжженную землю. Уничтожить до последнего бойца. Я это так вижу. С угрозами существованию ничего другого не сделать, мне кажется.
Воцаряется молчание.
— Всё правильно говоришь, — наконец прерывает тишину Абрам. — Но тогда возникают вот какие вопросы. Как быть с ментами? Они на дыбы встанут. Могут конкретно ответочку прислать. А потом, у нас не Варшавский договор, регулярной армии нет. Надо авторитетных людей просить…
— С авторитетами по-любому вам придётся провести переговоры, — соглашаюсь я. — Собрать на свою сторону сочувствующих, посрамить несогласных и привлечь яркими победами колеблющихся.
— Ты агитатор, в натуре, — хмурится Абрам. — Конкретно скажи. Что с мусорами делать будем?
— Попробуем с ними договориться, объясним, что сами, без Ашотика справимся. И всё даже лучше, чем было станет, денег больше, стабильности больше, удовольствия больше.
— Они же знают, что мы с «конторой» в деле, — с сомнением говорит Амир. — Зачем им такой вариант вообще?
— Двойная защита, — пожимаю я плечами. — Мы в таком случае были бы прикрыты и перед одними, и перед другими. Вернее, от одних другими. И никто не был бы заинтересован в провале иной стороны. Я попробую договориться, только с кем-то
